Согласно Евангелию от Луки к пастухам является ангел и сообщает о рождении Мессии:
И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот вам знак: вы найдёте Младенца в пеленах, лежащего в яслях.
И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!
Источник: files.school-collection.edu.ru
Пейзаж представляет собой пастораль – идеализированное изображение жизни крестьян. Подобные сельские ландшафты писались по специально разработанным Академией художеств образцам. Пастух со стадом, «остановившийся при речке на лугу для отдохновения», крестьянские хижины, прячущиеся среди тенистых рощ, невинные сельские забавы и развлечения поселян, предающихся безмятежной праздности, олицетворяют чистую, не обременённую душевными тяготами жизнь на лоне сельской природы. Пейзаж, сочинённый в духе сентиментализма, воплощает представление своего времени о прекрасном, совершенном мире. Возможно, художника вдохновил вид имения Тайцы, принадлежавшего А.Г.Демидову, построенного архитектором И.Е.Старовым в 1774–1780 годах.
Источник: tretyakovgallery.ru
Через Алтай прошло множество племён, поэтому герои сказаний, легенд и преданий Европы и Азии часто схожи между собой. Так, Н.К.Рерих пишет: «Нельзя не отметить, что сыны Востока совершенно определённо узнавали в образах Леля и Купавы великого Кришну и Гопи. В этих вечных понятиях опять сплеталась мудрость Востока с лучшими изображениями Запада».
На этой картине мы видим очень высокие травы, так характерные для алтайских мест, и юношу-пастуха в русской рубахе, играющего на свирели. Николай Константинович отмечал, что на Алтае «трава и цветы в рост всадника. И даже коней здесь не найдёшь. Такого травного убора нигде не видали».
Источник: uymon.ru
У царя финикийского города Сидон была красивая дочь по имени — Европа. Однажды ей приснился сон, в котором две женщины сражались за право обладать ею, каждая из которых представляла собой континенты — Азию и второй, который отделен от Азии морем. Победу в этом поединке одержал неизвестный девушке континент. В страхе она пробудилась и, чтобы развеяться — пошла с подругам купаться на берег моря. Пение и хороводы девушек увидел Зевс, сын Кроноса, и выбрав самую красивую из них — задумал похитить её. Обладая магическими способностями и с целью не испугать Европу, он превращается в чудесного на вид быка и подкрадывается к ней. Девушка обратила внимание на животное, у которого была золотая шерсть, во лбу горело пятно, похожее на месяц и рога были из золота. Будучи уверенной в его безопасности, Европа садится на быка, что бы прокатиться, но в тот же миг, последний прыгнул в воду и стал отдаляться от берега. В сообщниках у Зевса был Посейдон, который мчался на своей колеснице перед ними и отгонял волны. Когда они доплыли до острова Крит, Зевс взял в жёны Европу и она родила ему троих детей — Миноса, Радаманта, Сарпидона.
Источник: books.google.ru
Удивительно, но Пластов всю жизнь работал в своей родной деревне, где родился и вырос, и которую покидал только ради того, чтобы получить художественное образование.
Пейзажи селения Прислониха, которое располагается в Ульяновской области, запечатлены на картинах художника с невероятной любовью и точностью, а герои картин кажутся знакомыми и родными.
Как и многие другие подобные картины, «В деревне» была написана с родных мест Пластова. Другое её название «Кружка молока» относит нас к происходящему на холсте – женщина с ребёнком на коленях доит одну из коров, а ребёнок подставляет кружку, чтобы наполнить её свежим молоком.
Произведение было написано в 1962-м году. Оно сочетает в себе две темы, которые были близки Пластову на протяжении всего его творчества – тему труда и сельской жизни. Женщина доит корову, как делает это каждое утро, и это действительно сложный труд. Но ребёнок вот-вот сможет испить молоко, а значит её труд не напрасен. Лиричность простой композиции и острая тема работающих с раннего утра крестьян звучат у Пластова особенно ярко.
Герои картины, мать и ребёнок, сразу привлекают своей искренностью и той любовью, которая их связывает. Общий колорит картины мягкий, характерный для Пластова на протяжении всей его живописной деятельности.
Источник: mirovoeiskusstvo.ru
История Хурамкки
В страшные годы войны она спасла нас от голодной смерти. Да, да, мы выжили только благодаря нашей Хурамкке. Хурамкка — это корова. Масти она была красной, и лишь на кончике хвоста — чёрные отметины. Её так и назвала мать: Хурамкка, что значит — имеющий чёрную отметину. Всю войну кормила нас Хурамкка своим вкусным, как сливки, молоком. Тяжёлая была тогда жизнь. Хлеба — не достать, картошка, которую сажали на огороде, из года в год погибала от сырости. Одно у нас было из еды всегда — Хурамкино молоко. Но не только молоком поддерживала нашу семью корова. Приходилось ей выполнять и совсем не коровью работу… В первый же год войны на колхозной ферме не осталось ни одной лошади. Все были отправлены на фронт. Вместо лошадей в упряжках стали ходить сильные, но медлительные быки. Но вскоре забрали и быков. Война, как ненасытный зверь, проглотила и эту добычу. И тогда люди стали запрягать коров. Мы долго жалели свою Хурамкку, берегли её. Большинство деревенских коров было уже обучено ходить в упряжке, а мать всё не могла решиться надеть хомут на свою любимицу. Но жизнь, трудная жизнь военных лет заставила её надеть хомут на Хурамкку. В колхозе приходилось работать по целым дням, с утра до вечера. А так как по трудодням не распределяли ни грамма хлеба, то надо было обрабатывать и свой огород, готовить сено, запасать на зиму дрова. Мать была на колхозной работе, а я, взяв маленькую тележку — медек, уходил в лес собирать валежник. — Ахтур, сынок, так дальше нельзя,—сказала как-то раз мама, увидев, с каким трудом я тащу медек,—так и заболеть или надорваться недолго! Придётся нам запрячь нашу Хурамкку!
У нас на селе обучал ходить в упряжке коров старик Калюч-мучи. Он жил на Лепракасса — Грязном околотке. Я отправился было к нему. — Ладно, сынок, я обучу вашу корову,—согласился он.— Но за это вы дадите мне два ведра картошки. Я повернулся и ушел. Сами голодаем, какая там картошка! Решили на свой страх и риск попробовать обучить сами. На следующий день с первыми лучами зари мы с матерью встали и принялись готовить упряжь. Хомут для коровы делается совсем не таким, как для лошади: ведь у коровы рога мешают надевать его через голову. Коровий хомут открыт снизу и надевается прямо на шею. Чтобы нашей Хурамкке было мягче, чтобы хомут нигде не натер, не поранил шею, мы обшили его кусками старой телогрейки. Вот и пришло время отправляться Хурамкке в стадо. Она подошла к воротам, обернулась, взглянула на нас и громко замычала. «Му-ук, му-ук! В стадо пора! Открывайте ворота!»—требует Хурамкка. Мать выносит ей очистки картошки. — На, кушай, Хурамкка! Корова удивленно смотрит на нее. И снова идёт к воротам. Как же ярки до сих пор воспоминания того дня! Никогда не забыть мне обиды и удивленного мычания Хурамкки, когда она наконец поняла, что её специально не пускают в стадо. Долго мы ласкали и уговаривали нашу корову: наконец она начала успокаиваться. — Ну что же,— говорит мать,— надо попробовать надеть хомут.
Когда мы посадили верхом на коровью шею хомут, Хурамкка сразу замолчала, пригнула голову к самой земле и замерла в этой странной позе, глядя на нас снизу вверх. И вдруг из глаз Хурамкки выкатились две слезы — это я сам видел! — и упали на землю. — Мама,—закричал я,—корова плачет! — Не сходи с ума, сынок,—сердито ответила мама.—Она не человек, чтобы плакать из-за того, что надели хомут. Хурамкка, видно, угадала, какая перемена происходит в её спокойной жизни. Долго мы пытались расшевелить её. Безучастная ко всему, стояла она, не замечая нас. Даже хомут сбросить не пыталась. Я выкатил телегу на середину двора. — Ну, Хурамкка, давай заходи,— попытался я, как лошадь, завести корову между оглоблями. Но наша бедная Хурамкка даже не двинулась с места. Я на неё даже обиделся. Сколько я с ней возился, ухаживал, сколько травы для неё за свою жизнь накосил, а она — не слушается. — Не хочет она,— пожаловался я матери. — Ладно, не трогай её. Давай лучше телегу к ней подкатим. И так нашей бедной Хурамкке не сладко. Вдвоем подтащили телегу, расположили оглобли по обе стороны от Хурамкки. Она же и сейчас не стронулась с места. — Я подержу её, отвлеку. А ты пока запрягай,— командует мать.— Как бы она не порвала нам всю упряжь. Надел я на корову уздечку, принялся запрягать. А мать всё гладит её по морде и приговаривает: — Ты прости нас, Хурамкка. Ну что же нам ещё остается делать? Кто, кроме тебя, поможет нам?! Мы не будем тебя тяжело нагружать. А когда дорога пойдет в гору, будем помогать. Ты уж не сердись на нас, Хурамкка! Добрая, хорошая наша корова…
Я кончил запрягать, взялся за вожжи. — Подожди, подожди, сынок,—мать даже испугалась.— С вожжами сейчас вряд ли чего-нибудь получится. Давай-ка сначала так… Она взяла корову за удила и потянула вперед. Но не тут-то было. Хурамкка будто приросла к месту. Самой вкусной травы нарвала мать целый пук и подсунула Хурамкке. Корова вроде бы оживилась, вытянула шею, вдохнула вкусный запах зелени. Однако тут же опять сникла, опустила голову и даже не подумала шагнуть вперед. — Что же теперь нам делать? — убито спросила мать и присела на завалинку, уронив руки на колени. Я же, воспользовавшись тем, что мать отошла в сторону, схватил вожжи и закричал: — Но-о! Хурамкка стоит на месте. — Но-о! Пошла! И вожжами её стегнул. Хурамкка обернулась назад, удивленно посмотрела на меня, будто говоря: «Еще будешь здесь драться, негодный мальчишка!»—и шагнула вперед… Так мы начали запрягать корову. С тех пор мы стали часто ездить в лес за дровами. Наложив воз сухого хвороста, я возвращался домой, а на другой день рано утром уезжал в долину реки Була и продавал там дрова. У них, в долине, своего леса не было, и мой хворост был очень кстати. За него мне давали картошку, которая в сырые годы совсем не родилась у нас.
Однажды мы выехали в лес с матерью. За день до этого был ураган, и мы прямо на опушке нашли много поваленных ветром деревьев. — Вот это бревна! — закричал я.—За них, пожалуй, не только картошку, но и муку дадут! — Ахтур, сынок мой, не тяжело ли будет корове? — с сомнением качает головой мать.— Ведь надо в гору подниматься. — Нет, тяжело не будет,— отвечаю таким тоном, будто действительно могу прикинуть и силу нашей Хурамкки, и тяжесть брёвен. На самом же деле мне просто ужасно хочется выменять эти брёвна на муку, хочется хоть раз поесть досыта. И вот, нагрузив телегу, мы поехали домой. До горки мы доехали благополучно, стали подниматься. Шагаю я рядом с коровой, а сам боюсь: сможет ли Хурамкка дотянуть до вершины? Вот уже и середина подъема. Но только мы миновали середину, начался крутой подъем, и корова встала. Тяжело пыхтит бедная Хурамкка и не может сдвинуться с места. — А ну давай поможем что есть силы! — говорит мать. Ухватились мы за телегу, тянем в горку. Хурамкка, умница, увидела, что мы стараемся, и пошла, пошла. До вершины так и дотянули втроем. А там уж — под горку! Но с того дня сократилось молоко у Хурамкки — сказалась тяжелая работа. …В те годы, как и свой огород небольшой, огромные колхозные поля приходилось перекапывать простой лопатой. Лошади — на войне, быки — на войне, трактора вышли из строя. Да и трактористов-то не было в селе, все они пересели на танки. Несмотря на это, колхозу приходилось сажать все больше и больше картошки. Это нужно было для победы. И все старались как могли.
Когда пришла пора окучивать картофельные кусты, решили сделать это плугом. Женщины впрягались человек но десять — пятнадцать вместо лошади и тащили плуг. Не сразу научились мы проводить эту работу на коровах. В оплату за работу на колхозном поле людей кормили ржаной кашей. Это было вершиной счастья — получить миску такой каши! И мы с соседским мальчиком ходили на работу, ведя с собой нашу Хурамкку. Я шёл за плугом, а мальчик вёл Хурамкку. А потом мы ели кашу, вкуснее которой нет ничего на свете!
Зима бывала особенно тяжким для нас временем. Ведь заготовить достаточно корма для Хурамкки было ох как нелегко! Для этого не оставалось ни времени, ни хороших покосов. И вот, выкроив немного свободного времени и захватив мешок, я выезжал на Хурамкке в лес. Настоящего, хорошего, вкусного и питательного сена насушить удавалось очень немного. В основном в мой мешок шли листья деревьев, подобранная на дороге солома и жёсткий камыш. Так и прокормили мы Хурамкку две долгих зимы…
Но вот наступила третья, страшная для нас зима — мы знали, что если весна задержится, то кормить Хурамкку будет нечем. В то лето нам не разрешили возить сено из леса. На дорогах стояла охрана и отбирала корма у людей, везущих их к себе для личных коров. Так старались укрепить колхоз, поднять дисциплину. Вот уже сено кончается и соломы нет, а весна всё не торопится. Пришел и тот страшный день, когда Хурамкка слегла от голода. — Хурамкка, Хурамкка,— плакала тогда мать около коровы.— Как же мы будем жить, если ты умрёшь?
На наше счастье вдруг стало совсем тепло и снег в один миг сошёл с холмов. Быстро зазеленели южные склоны. Но Хурамкка уже не могла встать. Тогда мы решили вывезти её на молодую травку. Как же это сделать? Долго думали мы с матерью и наконец придумали. Прикатили телегу, поста вили её поблизости от коровы. Сняли колеса. Получилось довольно низко, но всё равно сразу положить Хурамкку на телегу не удавалось. Тогда мы прислонили к борту телеги три наклонные доски и по ним затащили нашу корову. С большим трудом приподняли телегу рычагами, надели колёса. Потом мы с мамой впряглись на Хурамккино место и повезли корову на травку. Опять сняли колёса, по трём доскам спустили Хурамкку на землю. Долго лежала она, безучастная ко всему окружающему. Казалось, что она ничего не видит вокруг.
И лишь спустя некоторое время, когда её пригрело солнышко и подул душистый, весенний ветер, Хурамкка подняла голову и шумно вдохнула запах первой травы. Потом потянулась мордой к зелени и, медленно высунув язык, сорвала травинку. Ещё одну и ещё… Так принялась она осторожно есть и набираться сил. К полудню вся трава вокруг была съедена, земля стала чёрной. Мы передвинули нашу бедную Хурамкку на другое место. Так было три дня и три ночи. Я не отходил от Хурамкки. Собирал вокруг вкусную траву, кормил её с рук. На четвертый день она встала на ноги…
До сих пор, когда я возвращаюсь домой, в родное село, мне кажется, что вот-вот выйдет ко мне наша добрая Хурамкка с чёрной отметиной на хвосте. Мать и сейчас держит корову, пёструю. Корова хорошая. Но мне она — чужая, и я всё никак не могу привыкнуть к ней.
Михаил Юхма
Источник: Чувашская литература
Джон Констебл считал, что настоящий мастер пейзажа должен быть смиренным учеником природы. Противник академической живописи, он постигал световые и цветовые законы её изображения и задолго до импрессионистов стремился выразить «первое впечатление» от увиденного пейзажа. Констебл не интересовался другими краями, не ездил в заграничные поездки, он рисовал свою «старую, зелёную Англию».
Собор в Солсбери изображен в просвете между деревьями, осенняя листва которых написана лёгкими, почти прозрачными мазками. Коровы, пьющие из озерца на переднем плане, вносят в картину пасторальный оттенок. Слева мастер поместил прогуливающуюся пару — епископа Солсбери Фишера с женой, которые, стоя под сенью деревьев, рассматривают собор. Здание на фоне неба с летящими облаками выглядит особенно лёгким, наполненным солнцем и воздухом, а его вид в обрамлении деревьев ещё больше притягивает взгляд. В 1820-1830 гг. Констебл часто бывал в соборе Солсбери, делая эскиз за эскизом памятника XIII в., выбирая разные ракурсы и погодные условия. В 1822 г. епископ Фишер заказал художнику картину, но принял работу не слишком благосклонно из-за грозового неба. Констебл написал новую версию, и представленное здесь полотно является эскизом к ней. Колеблющийся серебристый свет, рассеянный в небе, ложится отблесками на окружающий пейзаж. Солнечные лучи освещают собор, создавая чудесную гармонию, в которой природа и рукотворное произведение человека кажутся единым целым. Люди, изображенные на полотне слева, — епископ Джон Фишер с женой. Супруги помещены на том же месте, что и на полотне, не понравившемся Фишеру.
В этой работе художник ненавязчиво сопоставляет природу и архитектуру, словно говоря: творение рук человеческих должно быть уравновешенным и выверенным во всех своих частях, только тогда оно будет эстетически привлекательным, а дерево, даже растрёпанное, с сухими и обломанными ветками — всё равно красиво.
Джон Констебл один из самых талантливых английских художников-пейзажистов, который несравненно передавал красоту английских ландшафтов, свежего воздуха и безграничной энергии природы. Констебл не писал свои картины по академическим правилам, он старался создать пейзаж максимально приближенный к реальности.
Значительная часть картин Григореску создана в Бретани (Франция), где художник часто бывал в период с 1876 по 1886 гг. Здесь он писал крестьян, рыбаков, интерьеры, морские пейзажи. Однако большая часть его работ создана в родной Румынии, горячим патриотом, которым он всегда был. Хотя ему довелось испытать немало горьких моментов на родине, и иногда возникали мысли навсегда поселиться во Франции, но любовь к родному краю заставили его отказаться от этого намерения. Он живёт в своем доме в Кымпене, в предгорьях Карпат, достаточно уединённо. С возрастом у него началось серьёзное заболевание глаз, и временами он терял зрение. Когда зрение возвращается, он много работает, пишет замечательные картины, такие как «Тяжёлая дорога» (после 1900г), портреты : «Крестьянин-горец», «Матвей-ложкарь» и др.
Источник: partner-inform.de
На пюпитре Девы Марии резной рельеф, изображающий Грехопадении, иносказательно обозначающее, что Мария выступает как искупительница первородного греха людей. На правой створке написано — «Принесение младенца Христа в храм». Надпись: Nunc dimittis (Ныне отпущаеши).Картина оказала большое влияние на художников, как нидерландских, так и немецких. Имеется много её копий и повторений.Триптих «Поклонение волхвов» находился в капелле церкви св. Колумба в Кельне, хотя неясно, заказан ли он для неё. Капелла была основана Гудертом фон дер Вассерманом около 1483 года. В 1808 году известные коллекционеры старой живописи братья Буассере приобрели триптих. В 1827 году из коллекции братьев он поступил в Мюнхенскую галерею.
Сюжет:
Поклонение волхвов (греч. μάγοι ἀπὸ ἀνατολῶν — дословно «маги с Востока») — евангельское краткое упоминание (Мф. 2:1—11) и популярный богословский и иконографический сюжет о мудрецах, пришедших с Востока, чтобы поклониться младенцу Иисусу и принести ему дары; празднуется христианами. Словом «волхвы» были переведены с греческого на церковно-славянский язык слово «маги».
У авторов Блаженного Августина (354—430) и Иоанна Златоуста (ок. 347—407) волхвов насчитывалось двенадцать, но, вероятно, от тройственности даров их число свелось к трём, а Беда Достопочтенный (ок. 672/673—735) дал им имена — Каспар, Мельхиор и Бальтазар, царское происхождение и родину. Поэтому в некоторых странах отмечается как праздник трёх царей или праздник Богоявления.
Источник: nauchkor.ru
После того как Аполлон убил циклопов, в отместку за смерть своего сына Асклепия, Зевс (отец) был готов изгнать своего сына в Тартар. Лето (мать) смогла уговорить верховного бога смягчить наказание. Аполлона отправили служить пастухом у царя города Феры в Фессалии Адмета на побережье Эгейского моря.
Источник: otkritka-reprodukzija
Картина Михаила Нестерова «Лель. Весна» написана в 1933 году. Героя славянской мифологии Леля, бога Любви, художник изобразил в одежде крестьянина на фоне пробуждающейся весенней природы. Создается впечатление, будто листья на берёзках проклёвываются именно от игры на дудочке, ели и сосны наливаются соком, пробивается из-под земли зелень травы, лес озаряется солнечным светом, голубее становится небо, белоснежные облака приобретают нежный розовый оттенок.
Зеркальная поверхность просветлевшей озёрной воды подчеркивает чистоту помыслов Леля.
Картины-песни живописец рисовал,
В полотнах тех духовный подвиг освещал.
Вот Лель, поющий гимн красавице Весне,
Изображен на превосходном полотне,
Где царствует природы русской красота
И тишина по всей округе разлита.
Своей мелодией её нарушил Лель,
Озвучивший сладкоголосую свирель.
И песне в лад плывут по небу облака,
И плещет в берега крутой волной река.
Уже луг Леля лапоточками примят,
Цветы и травы льют духмяный аромат.
А у берёзок распускается листва,
И даже кажется – природа вся жива:
Цветы и травы, и река, и дальний лес,
И тёплый воздух, облака и свод небес –
Всё, потому что пастушка свирель поёт
Так сказочно, что вся округа оживёт!..
И кажется, что одушевлено
При звуках песни это полотно!
Источник: bigartshop.ru
Караван яков, нагруженный солью, около озера Цо — Морари, на границе Западного Тибета. Вот такими маленькими караванами яков на Тибете в горные кишлаки доставляется весь груз: продукты питания, одежда и всё что необходимо человеку для жизни. Эта картина Василия Васильевича Верещагина была написана в 1874-1876 годах. Произведение выполнено маслом на холсте. Работа хранится в частном собрании.
Художник совсем было отчаялся, но в 1904 году началась Русско-японская война. На этот раз Верещагин не стал спешить с отъездом в Порт-Артур, понимая, что возраст не позволит ему участвовать в боевых действиях. Но вскоре командующим Тихоокеанской эскадрой был назначен его друг – адмирал Степан Осипович Макаров, который пригласил художника захватить мольберт и вновь отправиться на войну. Верещагин не заставил долго себя упрашивать. Ранним утром 31 марта 1904 года эскадра адмирала Макарова возвращалась в Порт-Артурскую гавань.
Впереди эскадры шел броненосец «Петропавловск». На его грот-мачте развивался по ветру адмиральский флаг. На командном мостике рядом с Макаровым, делая карандашные наброски, стоял Верещагин. Впереди уже был отчетливо виден Порт-Артур, когда броненосец содрогнулся от страшного взрыва и через считанные минуты пошёл на дно.
Художника и адмирала спасти не удалось.
Источник: veresshagin.ru
